Русская литература сопротивляется жанру мюзикла. Ее ставят с претензией на серьезность, забывая о том, что музыка, в таком случае, должна соответствовать. Поставить мюзикл по русской классике можно было бы, полностью абстрагировавшись от полюбившейся в нашей стране схемы: диалога, за которым следует музыкальный номер, разнящийся и с духом произведения, и с этими диалогами. И музыка эта больше напоминает эстрадную, чем мюзикловую.
Это не подтверждает популярное мнение о том, что мюзиклы создаются только ради легкого времяпрепровождения в театре. «Отверженные» — серьезное, масштабное произведение, которое работает в формате мюзикла именно потому, что в нем нет заигрывания со зрителем. В этом спектакле вы не найдете ни танцевальных номеров, он не распадается на отдельные музыкальные номера, которые нашли бы куда более уместное применение на эстрадной сцене, нет там и удобных резюмирующих диалогов. Как результат — успех.
Другой путь, по которому можно пойти — полный отказ от привычной формы и разрушение четвертой стены. Бродвейский спектакль «Наташа, Пьер и великая комета 1812 года» шокировал именно таким подходом. От сценического прочтения «Войны и мира», казалось бы, можно ожидать чего угодно, но не иммерсивности, электронной и поп-музыки, перекликающейся с народными инструментами и персонажей, которые то и дело говорили о себе в третьем лице. Colorblind-кастинг тоже сыграл в этом немалую роль.
Так что же, могут на Бродвее, но не могут у нас? Еще как могут. Стоит вспомнить «Норд-Ост», поставленный по отнюдь не развлекательному произведению «Два капитана». Да, он во многом напоминает «Отверженных», но обладает собственной уникальностью. И он тоже не вызывал вопроса «Зачем это мюзикл?»
Зато вопрос «Зачем это мюзикл?» возник у меня при просмотре «Чайки» в Театре Луны. И этот вопрос — очень сложный, очень «больной», куда более неприятный, чем вопрос «Зачем это существует?», возникший при просмотре «Анны Карениной» в Театре Оперетты в прошлом году.
«Все сложно». Вот так можно охарактеризовать мои отношения с мюзиклом «Чайка».
Обосновавшийся в Театре Луны на время своего недолгого проката (всего 20 спектаклей), и не имеющий при этом никакой отдельной рекламной программы, этот спектакль является коллаборацией. С кем? Неизвестно, непонятно, но так сказали мне работники театра. В любом случае, даже при ограниченном количестве спектакля зал далеко не полный, и узнать о премьере можно было только на сайте театра или на страницах в социальных сетях артистов.
Обосновавшийся в Театре Луны на время своего недолгого проката (всего 20 спектаклей), и не имеющий при этом никакой отдельной рекламной программы, этот спектакль является коллаборацией. С кем? Неизвестно, непонятно, но так сказали мне работники театра. В любом случае, даже при ограниченном количестве спектакля зал далеко не полный, и узнать о премьере можно было только на сайте театра или на страницах в социальных сетях артистов.
Таким образом, «Чайку» увидят немногие, и я рада, что была среди них. Спектакль интересный, но с множеством проблем. Главная беда заключается в том, что создатели в очередной раз применяют популярную «формулу мюзикла»: обозначение спектакля как мюзикла+многообещающий сюжет+артисты мюзиклов+медийные артисты+некоторое количество музыкальных номеров. Но театр — не математика, и эта формула не работает в реальной жизни, и спектакль распадается на составляющие, которые тщетно пытаются взаимодействовать друг с другом.
А как все хорошо начиналось! На авансцене — фонарь-метроном и письменный стол. За письменным столом сидит Костя в рваных джинсах, он строчит на печатной машинке, а чей-то голос отдается эхом, декламируя цитаты из разных фрагментов пьесы, пока софиты одиноко выхватывают фигуры персонажей спектакля, стоящих неподвижно в двухэтажной декорации-клетке. Хмуро, сурово и красиво.
Но это впечатление перебивается другим, своеобразным альтернативным прологом к спектаклю, где мы видим Машу, поющую, разумеется, о своей тяжелой жизни. Напоминает в этой клетке она Элизабет из «Графа Орлова». Ассистирует ей в ее монологе балет, одна из составляющих спектакля, без которых действо стало бы лучше. Артисты балета присутствую в каждой сцене, это молодые парни и девушки, одетые в черное или в черные брюки с белыми рубашками, что делает их похожими в лучшем случае на официантов, а в худшем —на участников студенческой постановки не в театральном ВУЗе. Они помогают, восхищаются, сочувствуют, но при этом не имеют своих личностей и не сливаются с самими героями как их логическое предложение.
Но к самой Маше в исполнении Марии Милешкиной у меня нареканий нет. Она создала интересный, продуманный персонаж. Ее Маша — вечно полупьяная, но единственная трезво оценивающая ситуацию вокруг героиня. Да, она шатается и оступается, когда остальные жалеют ее за то, что она пьет за завтраком, но она подходит Косте куда больше, чем инфантильная Нина. Маша и Костя — люди «одного помола», они даже одеты похоже — в первом акте они единственные, кто носит черный цвет.
Действие движется дальше, и Машу прерывает Медведенко в исполнении Сергея Сорокина в знакомом нам амплуа Ученика охотника или дирижера Рейе. Он, как всегда, вызывает улыбку и сочувствие и поет песню про 23 рубля, составляющих его жалование. После баллады Маши смена стиля вызывает недоумение. Номер этот очень напоминает песню премьер-министра из мюзикла «Обыкновенное чудо». В описании спектакля сказано: «В этой версии у каждого персонажа будет свой уникальный музыкальный стиль: это и классика, и джаз, и блюз, и романсы, а также рэп и поп-музыка». Идея прекрасная, но она не помогает спектаклю, а только усугубляет ситуацию «непонятного мессива».
Персонажей на сцене все больше, это — день в усадьбе Аркадиной. Наконец-то появляется Костя в образе рокера-бунтаря, словно сбежавшего из рок-оперы «Моцарт», захватив оттуда песню «Le trublion».
Словом, каждый персонаж, чтобы представиться, выступает с сольным номером. В музыке — почти никакого диалога, и у каждого, действительно, свой стиль. Слишком много разнородной информации, которая не собирается в общую картинку.
Если Маша ходит черном балахоне, то Нина (Вероника Лысакова) — в белом. Костюм этот навевает воспоминания о нулевых и компании «Трейд Мюзикл» и их костюме Джульетты. Образ Нины, кстати, похож на Джульетту из французского мюзикла. Выйдя на сцену, она поет о «маленькой птичке», которая находится в клетке. Сразу понятно, что эта птичка и станет подбитой чайкой.
Обитатели усадьбы собираются на представление. И, конечно, «Люди, львы, орлы и куропатки» превращаются в песню в стиле рок, сопровождаемую вспышками софитов, дикими танцами балета и Ниной в кожаной косухе. Да, понятно, к чему стремятся композитор и режиссер, рок — это протест, но текст Чехова сопротивляется и мучается, и хочется поблагодарить Аркадину (Анастасия Стоцкая) за то, что она чувствует запах серы и провоцирует Костю прекратить спектакль.
После спектакля все хвалят Нину, но лишь из вежливости. Она чужая здесь, всех раздражает, и никому не интересно по-настоящему, что с ней происходит, может ли она здесь присутствовать или ей не позволяет. Она, неизвестно зачем, нужна Косте — возможно из-за того, что он стремится быть Гамлетом, а Гамлету нужна Офелия. Только настоящая Офелия — это Маша, но он с ней даже не разговаривает ни разу, гонясь за бессмысленным и фальшивым идеалом.
После спектакля Маша открывает душу Дорну. Приходит время первого дуэта в этом мюзикле, а по совместительству — самого «мюзиклового» номера всей «Чайки». Проникновенный дуэт о неразделенной любви Маши постепенно превращается во всеобщее размышление о внутреннем надломе всех персонажей и «их с этим озером общем мотиве».
Но этот тревожное, надломленное настроение разрушается мгновенно: снова день, снова ленивое пребывание в усадьбе, а Аркадина поет о том, как не спровоцировать появление морщин. Ситуация улучшается, когда на первый план выходят персонажи Полины (Оксана Костецкая) и Дорна (Владимир Ябчаник). Оксана — одна из лучших современных актрис в современном российском мюзикле, одинаково органичная и в комичной роли Феи-крестной из «Все о Золушке», и в партии Марьи Васильевны из «Норд-Оста». От последней Полина из «Чайки» позаимствовала стать и костюм — белую блузку с черной юбкой в пол. Самая красивая пара, самый гармоничный дуэт спектакля, два артиста из одного жанра, которые играют не со зрителем, в спектакле.
Их сцену прерывает Нина, принесшая пионы. Они едва ли не презирают ее за то, что она не понимает, что не нужна здесь никому. Цветы, ею принесенные, растерзаны, брошены на пол и раздавлены.
Но Нина не понимает их намеков, и находит, наконец, Тригорина. Случается то, что должно было случиться: он жалуется ей на неуспех в жизни, а она со второго этажа декорации доказывает ему, что он гений, она восторженна, она жестикулирует и без передышки говорит, говорит, говорит, а он, лежа на полу, тянет к ней руки и стонет в экстазе. Эту недвусмысленную сцену прерывает Аркадина.
События приводят героев к расставанию и отъезду в Москву. Первый акт завершается красивой сценой, где Костя, Нина, Тригорин и Аркадина выходят на сцену для квартета, а за ними опускается занавес, за которым сходятся и расходятся мужские и женские тени. Завершается все тем, что каждый из них тянется и пытается слиться с тенью по ту сторону занавеса. Получается, что никто не из них не любит реального человека, только образы и тени.
Второй акт намного короче первого и более целостный. Но и здесь не все безоблачно. Сценография и костюмы героев, а так же музыкальный стиль предполагают перемещение действия «Чайки» в современный мир, однако перед тем, как поднимется занавес перед вторым актом мюзикла, зрителю демонстрируется футаж из мелькающие фотографии начала XX века — так показывается течение времени. Такое вступление кажется неуместным, особенно учитывая, что открывающая сцена сама по себе очень сильна — персонажи спектакля одетые в черные, проживают оставленное за сценой время. Танец-борьба между Машей и Медведенко, где он перехватывает ее руку и надевает ей на палец кольцо, метания Нины и все остальные.
Из 26 песен на второй акт приходятся всего 6, и это к лучшему. Снова слышатся отвлеченные отрывки фраз из пьесы, снова напряжение, с которого все начиналось. Настроение на некоторое время теряется, когда Дорн поет романс, в проигрышах которого четко различается мотив «Lost in the darkness» из мюзикла «Джекилл и Хайд».
Приезжают со станции Аркадина и Тригорин, и действие переходит в финальную стадию — игре в лото. Монотонным голосом Аркадина зачитывает цифры, а персонажи двигаются как в замедленной съемке и отвлеченно комментируют свое «нынешнее положение дел».
Костя не хочет участвовать во всем этом, он пишет. Это он — автор слов Нины из их последней сцены. Появляется и Нина в красном платье, совсем уже другая, повторяет эти слова и пропадает навсегда.
Костя взбирается на самый верх декорации, читая монолог из своей пьесы, а когда он заканчивает, то гаснет свет и раздается выстрел.
Прекрасное впечатление от такого финала портится, когда персонажи по очереди выходят на поклонную песню. По крайней мере, это реприза хора про «Наш с этим озером общий мотив».
Но все становится совсем печально, когда вся труппа выходит для последнего номера, который в программке обозначен как «Гимн любви» и словно перекочевал из «Графа Орлова» или чего-то очень похожего.
Идти ли на «Чайку» в Театр Луны? Конечно, если есть такая возможность. Идти, чтобы понять, что спектакль этот имеет потенциал и время от времени действительно талантлив. Как бы хотелось, чтобы эта «Чайка» была переделана в саунд-драму, где можно было бы оставить около пяти песен и интересные режиссерские решения. Но пока этот спектакль носит название мюзикла, он не входит даже в десятку лучших московских постановок в этом жанре.
Комментарии
Отправить комментарий